В разборе «Идиома» А. П. Скафтымов идет как будто от обыч­ного анализа образов; но поняты они как «крупнейшие звенья це­лого», глубоко внутренне соотнесенные. Через исчерпывающий ана­лиз цепи персонажей от Аглаи, Гани до Лебедева и Келлера вскрывается всеобщий идейно-художественный принцип романа: «двойное резонирующее окружение» героев «обычное... среднелюдское восприятие» и «углубленное скрытое индивидуальное знание, как бы из корней души» — то, что обнажается в персонажах их «реакцией на Мышкина», Из действия этого закона, как выясняет­ся далее, не изъято и главное лицо. «Обаяние гордыни», «красо­та гордого возмущения и противления» противопоставлены у До­стоевского «неимпозантному смирению князя». Но «при всей силе противоположного и враждебного полюса последний покрывающий и разрешающий свет в романе остается за идеалом Мышкина».

А. П. Скафтымов особенно чуток к тому, в чем Достоевский не имеет себе равных в литературе —и не только русской! К изо­бражению трагического в жизни. По наблюдению исследователя, совмещение в Настасье Филипповне двух противоположных стихий гордыни и нравственной чистоты и добра в крайнем их обостре­нии и интенсивности делает ее образ глубоко трагическим, своего рода сгустком страданий, горя, «внутренней безысходности» необычайного эмоционально-психологического напряжения. На подобных контрастах создается внутренний драматизм каждого действую­щего лица и каждого их столкновения между собой, что и «дает сюжет и движение» всему роману. Но в этом трагизме повество­вания нет отчаяния и безнадежности; в нем есть гумани­стическая «подкладка» подобно тому, как в сатире, по словам пи­сателя,— подкладка всегда трагическая. Достоевским намеренно «собран весь раздор жизни, вся сила ее сокрушительных аргумен­тов против света любви и прощения», чтобы тем незыблемей ока­залось конечное отрицание «разъединения и разобщения людей между собой и с миром».

Углубляясь далее в мир Достоевского с тем же компасом — «установление взаимного соотношения всех... внутренне-тематиче­ских линий» произведения, ученый оспорил распространенную точ­ку зрения на «Записки из подполья» как на акт отречения писате­ля «от прежних гуманистических идеалов, от любви к человеку, от всей прежней веры».

Установив своеобразие положения «подпольного человека» «не только обличителя, но и обличаемого» в диалектике целого, нигде не прорвав тонкую идейно-психологическую вязь романа, с неопровергаемой логикой, которая черпает силу в фактах, А. П. Скафтымов доказывает, что всем смыслом «Записок» Достоевский отстаи­вает «индивидуальную самостоятельность» человека как необходи­мый залог живой непосредственности добра» в гуманистическом идеале. Чувство личности, «сила индивидуального самосознания» по-прежнему, как и в 40-е годы, представляет для Достоевского вы­сокую и безусловную ценность. Суть романа — в исследовании во­зможного жизненного развития этой «силы», которая способна иска­жаться и нести «разобщение с человеком», стремление к «мораль­ному подавлению собою другого лица» или воплощаться истинно,